Историческая и художественная литература о Сусанине в конце XIX – начале XX веков

Коробово на Фотографиях Сергея Михайловича Прокудина–Горского

В целом в исторической, а также художественной литературе конца XIX – начала XX веков, посвящённой Сусанину, можно выделить три основных направления в освещении сусанинского подвига: 1) традиционное, официальное, постепенно уходящее из серьёзной науки в литературу популярную, литературу “для народа”, 2) прокостомаровское, нигилистическое, пользующееся определённой популярностью в либеральных научных кругах, 3) противостоящее как первому, так и второму и пытающееся дать объективную картину гибели Сусанина.

Примером первого – традиционного, официального направления – может служить вышедший в конце XIX века несколькими изданиями труд Д.И. Иловайского “Смутное время Московского государства”, в котором автор, рассказывая о событиях конца зимы 1613 года, писал: “Старица Марфа Ивановна и её юный сын Михаил, освободясь из рук осаждённых в Москве поляков, удалились в свои вотчины, находившиеся в Костромском уезде; причём они с молитвенной целью посетили некоторые соседние монастыри; между прочим ездили и в обитель Макарьевскую на р. Унже. Затем мать и сын мирно проживали в своём селе Домнине, <…> и надеялись, что здесь они достаточно укрыты от военных бурь того времени и от вражеских нападений. Но эта надежда не оправдалась.

Польско-литовские шайки вместе с воровскими казаками ещё свирепствовали в местах <…> заволжских. Между прочим, в 1613 году такие шайки нападали на пригород Солигалич <…> и на Железноборовский монастырь, отстоящий от села Домнина в 15-20 верстах. Неизвестно, одна ли из этих шаек или какая другая, в виду слухов об избрании Михаила Федоровича, задумала внезапным нападением захватить его в свои руки и направилась в ту сторону. Но ей нелегко было найти прямую дорогу в местности лесистой, ровной и занесённой снегом. Шайка попала в Деревнищи, один их ближних и принадлежавших Домнину посёлков. Тут польско-литовские люди схватили обывателя, по-видимому, деревенского старосту по имени Иван Сусанин, расспрашивали его о местопребывании семьи Романовых и потребовали, чтобы он проводил их в Домнино. Сусанин, догадавшись, в чём дело, охотно согласился служить проводником; но, отправляясь в дорогу, успел послать своего зятя Богдана Сабинина к старице Марфе Ивановне с предупреждением об опасности и советом спасаться скорее в Кострому. Он повёл поляков такою дорогою, что Домнино осталось в стороне. Долгое время водил он их по лесам и замёрзшим болотам; враги начали изъявлять подозрения, грозя Сусанину жестокими пытками и смертию. Когда же по его расчёту Михаил был вне опасности, он объявил полякам истину, и принял от них мученическую кончину. Так вероятно или приблизительно совершился его подвиг, о котором история, к сожалению, имеет только или глухие, или косвенные свидетельства”.75

В конце XIX века в Петербурге вышел роман П.Н. Полевого (1839-1902) “Избранник Божий”, посвящённый событиям начала XVII века и рассказывающий о судьбах Филарета Никитича, Марфы Ивановны и их сына Михаила. Среди героев романа был и Иван Сусанин. Роман П.Н. Полевого – литературоведа и писателя (сына Н.А. Полевого – автора пьесы “Костромские леса”, посвящённой Сусанину) – будучи, конечно, художественным произведением, в целом отражал общий уровень тогдашних представлений о подвиге Сусанина и, в свою очередь, сам оказывал известное влияние на представление общества об этом (во всяком случае, в некоторых вышедших позднее публицистических работах нетрудно обнаружить отдельные моменты, явно заимствованные из романа “Избранник Божий”).

Мелькнув в начале романа, староста Иван Сусанин появляется снова уже в его конце – в середине октября 1612 года под стенами Московского кремля во главе большого обоза, нагруженного припасами, привезёнными в лагерь Минина и Пожарского из Костромы. Вместе с Сусаниным находится его внук, мальчик двенадцати лет, по имени Вася. В костромском отряде ополчения Сусанин видится со своим зятем Богданом Сабининым (по-видимому, вторя П.Н. Полевому, советские авторы позднее стали зачислять сусанинского зятя в ряды ополчения Минина и Пожарского без малейших на то оснований). Сусанин и Сабинин присутствуют при выходе бояр из кремля, встречают здесь свою хозяйку – Марфу Ивановну с сыном – и сопровождают их из Москвы в Домнино. Действие романа продолжается спустя пять месяцев – в конце зимы 1613 года. Автор сообщает, что проживая в Домнине, Марфа Ивановна “решилась <...> посетить некоторые из соседних обителей и ездила туда на богомолье с сыном, в сопровождении весьма небольшого количества челядинцев. Вернувшись из Макарьевской на Унже обители, Марфа Ивановна решилась никуда из Домнина не выезжать…”76 В это же время “шайка литовско-польских воровских людей, числом с полсотни или поболее”77, пробираясь лесными просёлками, ищет путь в Домнино. Отряд подходит к “небольшому поселку Деревищи, состоявшем из десятка изб”, где “в ту пору <...> были дома старухи да грудные дети, а все остальное мужское и женское население было на рубке дров в лесу, за много вёрст от Деревищ”78 (так П.Н. Полевой весьма шаблонно разрешает извечную проблему сусаниноведения, объясняя, почему поляки схватили и пытали именно одного Сусанина, словно тот жил в безлюдной пустыне–Н.З.).

В Деревнищах “в единственной избе с трубою и крытым крылечком лежал на печи и трясся под полушубком от злой лихоманки домнинский староста Иван Сусанин. Накануне приехал он на побывку к дочке и зятю, который только что вернулся из-под Москвы, и спозаранок в тот же день выслал всю деревню в лес на рубку дров для боярской усадьбы. И сам хотел с ними ехать, да под утро его стало так ломать, что он предпочел остаться дома с внуком Васей и залег на печь, прикрывшись полушубком”.79 От вернувшегося зятя Сусанин уже знал, что собравшийся в Москве собор, будто, решил избрать царём “боярина Михаила Федоровича”.80

В деревню входят поляки и требуют от Сусанина, чтобы он вёл их в Домнино. Сусанин отвечает им, что до Домнина двадцать вёрст, но есть другая дорога в пять или шесть вёрст. Поляки дают Сусанину деньги, тот сажает их за еду, а сам тайком говорит внуку Васе: “Сейчас я уведу злодеев… И как уйдем, так становись на лыжи и в Домнино беги! Скажи боярыне, чтобы немедленно укрылась с сыном в Кострому…”81 Сусанин и поляки трогаются в путь.

“– Ну, господа паны! Пора и в путь, коли до темноты хотитё добраться в боярскую усадьбу… Пойдем! – сказал Сусанин, доставая с печки суковатую палку и снимая шапку со спицы.

Паны поднялись, оправляя одежду и побрякивая оружием.

– Помни пся крэвь! – сказал Сусанину в назидание пан Клуня. Ежели нам не ту дорогу покажешь, пуля тебе в лоб! Убьем, как собаку.А ежели…

– Да полно, пан! Я денежки люблю, а коли их не пожалеешь, будь спокоен! Как раз доставлю к месту.

И в то время, когда паны направились к дверям, Сусанин обернулся к иконам и осенил себя широким крестом… Во взоре его, устремленном на божницу, горела непоколебимая решимость: он твердо знал, куда идет, что делает, – знал, что не вернется более под свой родимый кров”.82

Предупреждённые Васей Марфа Ивановна и Михаил сразу же уезжают в Кострому, где “Марфа Ивановна не решилась остановиться на житье в самом городе: она предпочла укрыться вместе с сыном в стенах Ипатьевской обители”.83 Здесь же в монастыре, несколько дней спустя, из Домнина “получены были печальные вести: Иван Сусанин был варварски убит ворами, которых он завел в непроходимые лесные трущобы, в стороне от всяких путей, пролегавших от Деревищ к Домнину. Деревищенские и домнинские крестьяне, по темным и смутным указаниям Васи, разыскали шайку злодеев в лесу и истребили их всех до единого, мстя им за Ивана Сусанина”.84 Получив такую весть, мать и сын Романовы служат в Троицком соборе Ипатьевского монастыря заупокойную обедню за “раба Божия Иоанна”.85

В 1901 году в Петербурге был издан XXXII-й том энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, статья о Сусанине в котором при всей внешней объективности изложения была написана в сильном “прокостомаровском” духе. В словаре говорилось: “Сусанин (Иван) – крестьянин Костромского у., с. Домнина, принадлежавшего Романовым; известен как спаситель жизни царя Михаила Феодоровича. До самого последнего времени единственным документальным источником о жизни и подвиге Сусанина была жалованная грамота царя Михаила Феодоровича, которую он даровал в 1619 году “по совету и прошению матери”, крестьянину <…> “Богдашке” Собинину <…> В летописях, хрониках и др. письменных источниках XVII в. почти ничего не говорилось о Сусанине, но предания о нём существовали и передавались из рода в род. До начала XIX века никто не думал, однако, видеть в Сусанине спасителя царской особы. Таким впервые его представил печатно Щекатов в своём “Географическом словаре”; за ним Сергей Глинка, в своей “Истории”, прямо возвёл Сусанина в идеал народной доблести. Вскоре личность и подвиг Сусанина стали любимым предметом и для поэтов, написавших о нём целый ряд стихотворений, дум, драм, повестей, рассказов и т.п. и для музыкантов <…>.

Скудость источников и разногласия авторов, повествовавших о подвиге Сусанина, побудили Н.И. Костомарова отнестись критически и к личности Сусанина, и к его подвигу. Исходя, главным образом, из того, что о нём не говорится в современных или близких к его времени летописях и записках, что существующими источниками не подтверждается присутствие польско-литовского отряда близ с. Домнина и что в начале 1613 года Михаил Феодорович жил со своей матерью не в с. Домнине, а в укреплённом Ипатьевском монастыре, он видел в Сусанине “одну лишь из бесчисленных жертв, погибших от разбойников в Смутное время”.86 Сообщив, что Н.И.Костомарову “горячо возражали” С.М. Соловьёв, М.П. Погодин, А.Д. Домнинский, В.И. Дорогобужинов и др., автор статьи замечал, что “все они руководствовались большей частью теоретическими соображениями и догадками”.87

В 1909 году вышла первая часть “Учебника русской истории”, написанного крупным русским историком С.Ф. Платоновым. В своём “Учебнике” С.Ф. Платонов фактически выступил и против традиционной версии сусанинского подвига, и против версии Н.И. Костомарова. Виднейший специалист по эпохе Смутного времени писал, повествуя об избрании Михаила Федоровича: “Нового царя, однако, не было в Москве. В 1612 году он сидел со своею матерью, инокинею Марфою Ивановною, в кремлевской осаде, а затем, освободясь, уехал через Ярославль в Кострому, в свои села. Там ему грозила опасность от бродячего польского или казачьего отряда, каких много было на Руси после падения Тушина. Михаила Федоровича спас крестьянин его села Домнина, Иван Сусанин. Известив своего боярина об опасности, он сам завел врагов в леса и там погиб с ними, вместо того чтобы указать им путь в боярскую усадьбу. Тогда Михаил Федорович укрылся в крепком Ипатьевском монастыре, где и жил с матерью до той минуты, как к нему в монастырь явилось посольство от земского собора с предложением престола”.88

В 1911 году увидела свет книга известного польского писателя и историка Казимира Валишевского “Смутное время”, в которой автор, повествуя о судьбе Марфы Ивановны и Михаила после капитуляции польского гарнизона Московского кремля, писал: “Пережив все испытания польского господства и страшную осаду, мать сыном удалились в свои поместья близ Костромы. Преданию угодно было, чтобы они подверглись здесь новой опасности – похищению или умертвлению от шайки поляков, спасением своим были бы обязаны только преданности крестьянина Ивана Сусанина, который погиб в муках, но не указал полякам дорогу к их жилищу. Этот смиренный мужик вошёл в славу, вдохновляя поэтов и художников и получил заметное место на памятнике тысячелетию России, где собраны главные герои народной истории. Избавление Московии мясником Мининым в 1612 году и это новое вмешательство сына народа, защитившее основателя новой династии, соединились здесь в символическом воспроизведении.”89 Далее К. Валишевский почти слово в слово повторил основные положения Н.И. Костомарова. Он писал: “К несчастью, легенда о прославленном герое не выдерживает критики. Рассказы современников, всегда богатые подробностями, ни словом не обмолвились об его подвиге. Единственное указывающее на него свидетельство – грамота <…> 1619 г. <…> свидетельствует только, что истязуемый поляками Сусанин отказался ука зать, где находится Михаил <…> , но вовсе не упоминает, что свобода или жизнь будущего царя зависели от того, что Сусанин сохранил молчание о его местопребывании. Грамота имела на это основание: в дни этого события, в 1613 г., Марфы и её сына на самом деле не было <…> в селе Домнине <…> . Так как места эти были небезопасны, Романовы уже избрали себе пребывание в самой Костроме, укреплённом городе; без сомнения, поляки знали дорогу к нему, но не могли и думать овладеть им со своей маленькой шайкой. Очень мало вероятно, впрочем, и самое присутствие поляков в этой области. Сусанин, должно быть, имел дело с казаками, которые, вероятно, искали вотчину Романовых не ради них самих, а ради грабежа в их отсутствии. Отказавшись служить им проводником, мужик, может быть, и оказал услугу будущему царю; а семейство его, обращаясь к доброте и доверчивости Марфы, несомненно, преувеличило значение происшествия, а легенда доделала остальное”.90

С 1908 года в Петербурге стал издаваться популярный журнал “Сатирикон”, в котором сотрудничали виднейшие писатели-сатирики того времени. В период расцвета журнала в 1911 году была опубликована написанная его авторами “Всеобщая история, обработанная “Сатириконом”, в которой была, в частности, и глава о Сусанине. Её автор, О.Л.Д’Ор (И.Л. Оршер), пародируя обычные рассказы о Сусанине в учебниках истории, написал: “После изгнания поляков их Москвы бояре и народ избрали на царство Михаила Федоровича Романова.

В то время прославился крестьянин Иван Сусанин.

Однажды в дом Сусанина ворвалась банда польских воинов и потребовала, чтобы он их повёл к Михаилу Федоровичу, которого поляки хотели убить.

Сусанин выбрал такое место, куда ворон костей не заносил, и завёл туда поляков. Сусанина поляки умертвили, но и сами погибли…”91

В Петербурге же, в 1912 году вышел очередной том Русского биографического словаря, в котором была предпринята попытка объективно оценить все известные данные о Сусанине. В издании говорилось: “Более или менее определённых и достоверных сведений о жизни этого героя из народа не сохранилось, почему личность его является до известной степени легендарной”.92 Словарь отмечал, что “в летописях, хрониках и других письменных документах и источниках XVII в. Ничего не говорится о Сусанине; не упоминается о нём и в донесениях и описаниях иностранных по слов, путешественников и историков, бывавших в России в те времена; только на родине Сусанина предания о подвиге его не переставали жить и передавались из рода в род”.93

Биографический словарь констатировал, что о сусанинском подвиге существует две версии: ”Более известная и популярная, но в сущности менее достоверная из них гласит, что Сусанин, после некоторых пыток, взялся быть проводником отряда, но завёл его в противоположную от Домнина сторону <…> по этой же версии погиб и весь польско-литовский отряд, заблудившийся в лесных дебрях. По другой, более достоверной версии, Сусанин просто отказался что-либо сообщить полякам <…> по этой версии Сусанина пытали не в глухом лесу, а в селе Исупове, в присутствии многих поселян для устрашения последних”.94

Однако, как уже писалось, в популярной литературе вплоть до самой революции господствовала традиционная версия сусанинского подвига. Особенно часто писали о Сусанине в многочисленных изданиях, вышедших в связи с исполняющимся в 1913 году 300-летием правления Дома Романовых. Одним из образцов такого издания может служить книга “Россия под скипетром Романовых. 1613-1913”, опубликованная в Петербурге в 1912 году, в которой так писалось о знаменитом подвиге: “… польская шайка остановилась в посёлке Деревнищах, в нескольких верстах от Домнина, и, желая извести соперника Владислава, приказала старосте деревни Сусанину вести её к Михаилу. Сусанин, догадавшись о замысле поляков, успел послать гонца к инокине Марфе и царю Михаилу, чтобы те спаслись за крепкими стенами Ипатьевского костромского монастыря, а сам повёл шайку по разным окольным дорогам, а затем, заведя их в леса и болота и уверившись по времени, что царь теперь уже в безопасности, открыл полякам истину. Те зверски его умертвили. Так честно умер крестьянин Сусанин за своего государя, показав пример доблести всем русским людям на вечные времена!”95

После конфуза 1858 года и грозы, разразившейся над Коробовым осенью 1859 года, казалось, что потомки Сусанина уже больше не восстановят своего традиционно высокого положения. Показательно, что когда в конце июня 1863 года Кострому посетил наследник престола цесаревич Николай Александрович (как известно, он умер через два года и поэтому трон достался его младшему брату Александру), то в программу его пребывания – в общем-то достаточно обычную для очередного высокого гостя из Дома Романовых – впервые с 1834 года не вошла хотя бы и мимолётная встреча с коробовскими белопашцами. Трудно сказать, сколько бы продолжалась эта опала, если бы не выстрел 4 апреля 1866 года и не пресловутый “подвиг” “второго Сусанина” – Комиссарова, в свете которого все недоразумения между царским домом и потомками Сусанина были забыты и коробовцам вновь было возвращено прежнее царское благоволение. Уже в том же 1866 году депутация из Коробова вновь, как ни в чём ни бывало, принимала участие в церемонии встречи высочайшей особы.

Как мы помним, в августе 1886 года Кострому посетил новый наследник престола – цесаревич Александр Александрович – будущий Александр III. Приехав 14 августа, он остановился в губернаторском доме на Муравьёвке. Утром 15 августа в парке губернаторского дома наследник встретился с депутациями различных групп населения губернии, среди которых впервые находилась большая группа волостных старшин и сельских старост из Костромского и Чухломского уездов. Отдельно стояли волостные старшины Молвитинской и Домнинской волостей, вместе со старостами Молвитина и Домнина и некоторыми крестьянами из этих сёл, представлявшие родные места обоих Сусаниных – старого и нового. Во встрече с наследником престола приняли участие и коробовцы. Потомки Сусанина поднесли будущему государю хлеб-соль, а бывший с ними священник приветствовал Александра Александровича торжественной речью и поднёс ему икону – вероятно, образ Иоанна Предтечи.96

Через 11 лет после этого Коробово вновь увидело истинно царскую милость. Как мы помним, церковь Иоанна Предтечи в этом селе относилась к числу загородных дворцовых храмов, находившихся в ведении Министерства Двора Его Императорского Величества. Будучи, с одной стороны, приходским храмом, она в то же время была храмом-памятником, своеобразным древлехранилищем и музеем сусанинских потомков. Как уже писалось, именно здесь в церковной ризнице, в особом футляре, хранились жалованные грамоты, выданные коробовцам русскими царями. В конце 70-х годов по воле Александра II для коробовской церкви был изготовлен особый набор из шести колоколов. На пяти из них находились барельефные портреты членов царской семьи, от имени которых даровался каждый колокол. На самом большом, с портретом Александра II, была сделана следу ющая надпись: “Благодарствуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию Славу. Всемилостивейше пожалован Государем Императором Александром II-м 16 августа 1877 года”. Второй по величине колокол дарился от имени императрицы Марии Александровны, третий – от наследника Александра Александровича, четвёртый – от имени великих князей Владимира и Алексея Александровичей, пятый – от великого князя Сергея Александровича. Шестой колокол – самый маленький – не имел ни портрета, ни надписи (всего же, с имевшимся ранее на колокольне, в Коробове стало 7 колоколов).97

Вместе с колоколами в 1877 году по высочайшему повелению в коробовский храм из Петербурга хранителем домика Петра Великого З.И. Дехтярёвым были привезены образ Нерукотворного Спаса, находившийся до этого в домике Петра Великого, и ряд других икон с изображением Собора в честь Иоанна Предтечи, святителя Николы, святого князя Александра Невского, святителя Тихона Задонского и др.98 Подобным даром Александр II, вероятно, хотел дать понять коробовцам, что он на них больше не держит зла, а также, может быть, хотел и как бы покаяться перед ними, испытывая, возможно, угрызения совести за разгром Коробова в 1859 году.

22 июля 1881 года Кострому на пароходе из Нижнего Новгорода посетил император Александр III, всего лишь несколько месяцев назад занявший трон после убийства своего отца народовольцами. Вместе с ним была вся семья – императрица Мария Федоровна и дети, среди которых находился и наследник престола – тринадцатилетний цесаревич Николай, будущий император Николай II. При входе в Ипатьевский монастырь царскую семью встречала депутация потомков Сусанина из Коробова.99

14 мая 1898 года в Костроме был проездом московский генерал-губернатор – великий князь Сергей Александрович, сын Александра II, дядя Николая II. Посетив по традиции Ипатьевский монастырь, великий князь встретился там с депутацией коробовцев и крестьян села Домнина (как известно, в феврале 1905 года Сергей Александрович будет убит бомбой террориста в Московском кремле).100

После 1858 года члены царской фамилии долгое время не посещали Коробова, только незадолго до празднования 300-летия правления Дома Романовых в “царском” селе, как называли Коробово в губернии, побывал великий князь Константин Константинович, талантливый поэт, писавший под инициалами “К.Р.”101

Коробово

На фотографии потомки Ивана Сусанина

В мае 1913 года потомки Сусанина из Коробова в последний раз встретились в Костроме с последним государем из Дома Романовых. Об этой встрече – чуть ниже.

Как мы помним, в первой половине XIX века основное внимание властей и общества уделялось Коробову и его белопашцам. Домнинская округа – родная земля Сусанина и место его гибели – по части официального признания находились как бы в забросе. С середины века ситуация начала меняться: в начале 50-х годов за счёт казны по повелению Николая I был обновлён Успенский храм в Домнине, а с 60-х годов установился обычай участия представителей Домнинской волости во главе с волостным старшиной в церемониях встреч посещавших Кострому царей и других особ Дома Романовых.

В 1866 году, правда, у домнинцев появился сильный конкурент – находящееся в нескольких верстах село Молвитино, родина О.И. Комиссарова. Какое-то время, наверное, даже казалось, что Молвитино отныне затмит собою Домнино (например, 21 августа 1866 года молвитинская депутация, состоящая в основном из родственников О.И. Комиссарова, участвовала во встрече посетившего Кострому посла США Фокса102). Однако бум вокруг “второго Сусанина” потихоньку спал: увешанный орденами герой новейшего времени померк пред освящённым веками образом старого русского мученика и вскоре молвитинцев на встречи высочайших гостей приглашать перестали.

Через несколько лет, весной 1871 года, в этих местах произошло другое (в отличие от комиссаровской истории совершенно незамеченное тогда, но зато оставившее неизгладимый след в отечественной культуре) и, похоже, также связанное с именем Сусанина событие.

В начале марта 1871 года Молвитино посетил художник А.К. Саврасов. Как известно, Алексей Кондратьевич Саврасов, в ту пору профессор Московского училища живописи, ваяния и зодчества, в конце 1870 года, взяв в училище отпуск на пять месяцев, в начале декабря приехал в Ярославль. Проведя зиму в Ярославле, художник в начале марта 1871 года приехал в Кострому, а оттуда – в Молвитино. Результатом этой поездки явилось создание им знаменитой картины “Грачи прилетели”, центральное место на которой занял молвитинский Воскресенский храм, построенный в XVII веке. В истории приезда А.К. Саврасова в Молвитино почти всё остаётся для нас неизвестным. По сути, есть только одна обоснованная версия того, почему А.К. Саврасов посетил Молвитино – версия, выдвинутая искусствоведом Е. Кончиным, который отверг предположения о том, что художник специально приехал в Молвитино для написания типичного русского села с церковью. Действительно, таких сёл вокруг Ярославля осталось очень много даже и сейчас и ехать для этого в соседнию губернию не было никакой нужды. Е. Кончин предположил, что Саврасов приехал в Молвитино, чтобы увидеть места, связанные с подвигом Сусанина. Он пишет: “Молвитино расположилось в стороне от дороги, “случайно” сюда заехать трудно. Поэтому берусь утверждать, что кто-то из друзей или близких знакомых Саврасова завёз его именно в это село. И, быть может, именно потому, что селение овеяно славой Отечества нашего, связано с подвигом русского патриота Ивана Сусанина”.103

Версия Е. Кончина логична, однако у ней есть и существенный изъян: Молвитино не имеет никакого отношения к Сусанину. Если бы А.К. Саврасов приехал в этот уголок костромской земли, чтобы посмотреть сусанинские места, то он, несомненно, поехал бы в Домнино, Деревеньки, на Исуповское болото. А если бы поехал, то сделал бы какие-нибудь рисунки, этюды, и, скорее всего, нам было бы об этом известно. Однако, судя по всему, Е. Кончин прав. В пользу его версии свидетельствует и само время приезда художника в эти края: ведь было общепринято, что Сусанин погиб именно в конце февраля – начале марта. А в собственно сусанинские места А.К.Саврасов мог не попасть из-за весенней распутицы. Во всяком случае, очень похоже, что рождению знаменитых саврасовских “Грачей” – одному из шедевров русской пейзажной живописи – мы обязаны памяти об Иване Сусанине.

Особая страница в истории сусанинских мест связана с деятельностью здесь Александровского православного братства – религиозно-благотворительной организации, созданной в 1879 году в Костроме. Братство, названное в честь наследника престола, ставшего вскоре императором Александром III, ставило своей целью благотворительную и просветительскую деятельность в местах костромского края, связанных с первыми Романовыми – Ипатьевской слободе в Костроме, сёлах Домнине и Спас-Хрипелях, городе Макарьеве, а также в районе Запрудни в Костроме – места явления Федоровской иконы Божией Матери, покровительницы Дома Романовых. Почётными членами братства были многие видные люди того времени: церковные иерархи, государственные деятели, промышленники. Вплоть до самой революции Александровское братство создавало в опекаемых им местах школы, мастерские, амбулатории, приюты, богадельни, фермы для распространения передового сельскохозяйственного опыта и т.д.

В конце 80-х годов при содействии братства в Домнине и Спас-Хрипелях были открыты церковно-приходские школы, поначалу размещавшиеся в домах местных священников. Однако вскоре на средства братства для школ были выстроены – в Спас-Хрипелях в 1890 г., а в Домнине в 1893 г.104– двухэтажные кирпичные здания, благодаря чему церковно-приходские школы в этих сёлах по праву стали считаться одними из лучших в Костромской губернии. При домнинской школе были устроены мастерские: кузнечно-слесарная для мальчиков и рукодельная для девочек, а также приют для учеников из дальних деревень.105 На уроках в обеих школах постоянно звучало имя Сусанина, их ученики участвовали в заупокойных богослужениях по своему великому земляку, а школу в Домнине обычно называли “Сусанинской” школой.

Последним крупным делом, осуществлённым Александровским братством в сусанинских местах, было сооружение в 1913 году, в связи с 300- летием подвига Сусанина, памятной часовни на его родине – в деревне Деревеньки, о чём будет рассказано ниже.

Отношение к Сусанину в нашей стране на рубеже XIX-XX веков, конечно, было неоднозначным. В глазах большей части общества знаменитый костромской крестьянин был символом русского патриотизма, одним из наиболее по-человечески близких образов прошлого, давно и неразрывно связанных с отечественной культурой и, в первую очередь, с таким её шедевром, как опера М.И. Глинки “Жизнь за царя” (как раз в это время необычайную популярность первой русской классической оперы принесло исполнение главной роли в ней гениальным Ф.И. Шаляпиным).

Государство со времен Николая I использовало образ Сусанина в официальной пропаганде, делая особый упор на то, что он отдал свою жизнь, спасая именно царя, а не просто особу Михаила Романова. С другой стороны, в революционных кругах отношение к Сусанину было, по сути, отри цательным, объединяя две его разновидности – сторонники одной, идущей от костомаровской статьи, полагали, что Сусанин – это просто жертва Смутного времени и что все мифы о нём были раздуты потом, сторонники другой разделяли официальную версию и считали Сусанина подлым холопом и прислужником кровавого романовского царизма.

В кругах интеллигенции нередким было ироническое отношение и к имени Сусанина, и к его подвигу, тем более, что казённое его прославление и отдельные его курьёзы и не могли вызвать к себе иного отношения. (К числу таких курьёзов следует отнести, например, отправку в 1896 году из Костромы на Нижегородскую ярмарку пня от той сосны, под которой, будто бы, поляки убили Сусанина. а )

Во время первой русской революции 1905-1907 годов имя Сусанина приобрело более сильную политическую окраску. Идеологи крайне правых, националистических организаций, возникших тогда в России, и, в первую очередь – “Союза русского народа” своими предшественниками провозгласили Кузьму Минина и Ивана Сусанина, что, естественно, не могло не вызвать у их противников – революционных, левых сил – укрепления негативного отношения к обеим этим историческим фигурам. Такие крайности в отношении к Сусанину сохранялись в России вплоть до 1917 года.

В череде крупных исторических юбилеев, отмеченных Россией в конце первого и в начале второго десятилетий XX века, бесспорно, самым значительным было 300-летие правления Дома Романовых – последнее крупное торжество в самый канун 1-й мировой войны и революции, похоронившей прежнюю царскую Россию.

Трёхсотлетие Дома Романовых, праздновавшееся с небывалым размахом, фактически было и трёхсотлетием сусанинского подвига. К романовскому юбилею было приурочено много всевозможных мероприятий, но его апофеозом, конечно, стала поездка Николая II с семьёй по пути, которым прошло в 1612 году ополчение Минина и Пожарского. В мае царская семья прибыла из Петербурга в Нижний Новгород и оттуда на пароходе направилась вверх по Волге. Основным центром торжеств в те дни, по праву “колыбели романовской династии”, стала Кострома, куда царский пароход “Межень” прибыл утром 19 мая 1913 года. Два дня длились юбилейные празднества в Костроме, оставившие неизгладимый след в истории города, и всё это время имя Сусанина звучало почти столь же часто, как и имя основателя романовской династии.

Первым делом Николай II со всей семьёй, включая и девятилетнего наследника Алексея (которого нёс на руках его дядька), отправился в Ипатьевский монастырь. Всё было торжественно и величаво: звон колоколов, мундиры сановников и генералов, архиепископ Тихон (Василевский), встретивший царскую семью у входа в монастырь приветственной речью, богослужение в Троицком соборе… Но фактически последний русский император и его близкие прощались с тем местом, где, как писали в прошлом, “взошла звезда романовского величия”.

20 мая Николай II торжественно заложил в бывшем Костромском кремле вблизи кафедральных соборов монумент в честь 300-летия романовской династии. На этом уникальном сооружении должны были находиться бронзовые фигуры* всех царей и цариц из дома Романовых. Помимо царских особ только трое героев русской истории должны были быть представлены на монументе: двое из них – Минин и Пожарский, а третий – Иван Сусанин. Причём бронзовая фигура Сусанина, как и на памятнике работы В.И. Демут-Малиновского, должна была находиться у самого подножия возносящегося вверх величественного, увенчанного двуглавым орлом монумента, играя в его композиции совершенно исключительную роль. Художественные достоинства романовского монумента и тогда, и после оценивали по-разному (особенно низко, конечно, после революции). Но, думается, что его художественный уровень был достаточно высок, а о его историческом значении и подавно говорить не приходится – этот интересный и оригинальный памятник можно сопоставить лишь с памятником “Тысячелетие России” в Новгороде. А ведь и памятник в Новгороде в своё время оценивали невысоко, однако он уцелел и сейчас справедливо почитается как один из символов России. Вероятнее всего, что такая же судьба со временем ждала бы и монумент в Костроме.

Фрагмент памятника. Снимок 1913 г., С-Пб, Набережная Обводного канала, д.80.

Через несколько часов после закладки монумента Николай II в парке губернаторского дома на Муравьёвке принимал делегации населения Костромской губернии, но вначале ему были показаны некоторые специально привезённые сюда готовые статуи для будущего романовского монумента. Главными из бронзовых фигур, установленных в губернаторском парке, были две – царь Михаил Федорович Романов и Иван Сусанин. Пояснения императору давал автор скульптур А.И. Адамсон.

Сусанин был представлен умирающим у ног женщины в древнерусском одеянии – аллегории России. б В официальном описании говорилось: “…она (т.е. аллегория России – Н.З.) полным грусти, но спокойным, гордым взглядом взирает на умирающего у её ног русского крестьянина; на лице её отражается сознание величия, которое покоится на готовности верноподданных пожертвовать жизнью для спасения своего царя; щит в её руке с изображением российского герба осеняет лучшего из их – Сусанина.

Фигура костромского крестьянина Ивана Сусанина изображает его в последние минуты жизни: он представлен в полусидячем положении, откинувшимся назад; левая его рука прикрывает рану, а правая – с перстами, сложенными для крестного знамения, бессильно отклонилась в сторону…”108

Осмотрев фигуры и выслушав пояснения, которые делал скульптор А.И. Адамсон, Николай II прошёл к делегациям различных групп населения губернии, в приветственных речах которых также непрерывно звучало имя Сусанина. Когда царь подошёл к депутации костромского отделения Союза Русского Народа, то товарищ председателя отделения М.Ф. Корецкий обратился к нему с речью, в начале которой сказал: “Перед ясными очами Вашего Величества смиренно стоят представители верноподданного Вам Костромского Союза Русского Народа – того Союза, Великий Государь, – начало которому положили доблестные Русские рыцари: нижегородец Кузьма Минин и костромич Иван Сусанин – своею преданностью и любовью к царям и родине, своими подвигами и кровью искупившие славу и величие Великой и Неделимой России…”109

После этого император подошёл к группе коробовских белопашцев, одетых в специально сшитые кафтаны. Последняя в истории встреча потомков Сусанина с последним государем из рода Романовых началась. Староста белопашцев А. Феофанов обратился к царю со следующими словами: “Ваше Императорское Величество, Великий Государь, Всемилостивейший Отец и Благодетель наш!

В настоящий день всеобщего радостного торжества, воспоминаний великих исторических событий, бывших триста лет тому назад, мы, потомки незабвенного предка нашего Ивана Сусанина, счастливы, что удостоились лицезреть светлый лик Вашего Императорского Величества и лично выразить Вам наши чувства за все милости, которыми мы пользовались и продолжаем пользоваться. Мы сознаем, что все милости даруются нам за самоотверженный подвиг предка нашего Ивана Сусанина, но сами мы заслужить их не успели. Но верьте, Великий Государь, сознание долга нашего пред Вашим Императорским Величеством и дорогим отечеством всегда живет в сердцах наших, преисполненных молитвенной благодарностью к Венценосным Благодетелям нашим, любовным трепетом к милому отечеству и готовностью во всякое время отдать жизнь свою за любимого нами императора и Святую Великую Русь, по примеру предка нашего.

Примите же, ваше Императорское Величество, от нас, потомков Сусанина, наши верноподданнейшие чувства, которые и повергаем к стопам Вашим! Да хранит Господь Бог Вседержитель Ваше Императорское Величество, Императрицу-супругу Вашего Величества, Государыню-Матушку Вашу, Отрока Наследника Цесаревича, и да будет благословение Божие продолжаться на потомстве Вашего Величества впредь и на многие века! Да прославится род Романовых, в лице Императора и Самодержца Всероссийского Николая Второго, потомка избранного самим Богом царя Михаила Феодоровича! Слава Богу на небе и императору православному на земле. Просим принять, ваше Императорское Величество, от нас, потомков Сусанина, хлеб-соль по древнему обычаю наших предков!”110

С этими словами А. Феофанов передал Николаю II хлеб-соль, после чего с речью к царю обратился волостной старшина Домнинской волости Ф.А Смирнов, сказавший: “Ваше Императорское Величество! Удостой, Великий Государь, принять нашу крестьянскую хлеб-соль, с которой в лице нас радостно встречает Тебя крестьянство всего Костромского края, исстари родного Тебе, готового и ныне, как 300 лет тому назад, по примеру земляка нашего Сусанина, жизнь свою положить за Тебя!”.111

После этого, держа в руке бокал вина, Николай II обратился к присутствующим волостным старшинам Костромской губернии и коробовским белопашцам, сказав: “Я счастлив был прибыть в Кострому с Ее Императорским Величеством и семьей своей в год празднования трехсотлетия царствования нашего Дома и радуюсь также видеть вас, представителей моего верного костромского населения, которое так славно показало себя в лице Ивана Сусанина триста лет тому назад. Я уверен, что та любовь и преданность, которую он показал моему предку, никогда не иссякнет, пока жива будет земля Русская. Пью за ваше здоровье, здоровье белопашцев и за все население Костромской губернии”.112 С этими словами – под грянувшее ему в ответ “ура” – царь осушил бокал.

Перед тем, как покинуть парк при губернаторском доме, Николай II несколько минут побеседовал с потомками Сусанина. В официальном описании об этом сказано так: “Вслед за сим Государь Император уделил особое внимание потомкам Ивана Сусанина, славного спасителя Веры и Царства, среди которых находились: унтер-офицер лейб-гвардии конно-гренадерского полка Собинин, прямой потомок дочери Ивана Сусанина, Антониды, и член Симбирской управы, также бывший белопашец с. Коробова. Его Императорское Величество изволил милостиво расспрашивать белопашцев об их жизни и современном положении хозяйства”.113 Этой мимолётной беседой последняя встреча потомков Сусанина с государем из рода Романовых закончилась, Николай II и сопровождавшие его лица покинули парк на Муравьёвке.

Коробовские белопашцы же вместе с волостными старшинами губернии остались в губернаторском парке, где их пригласили “сесть за трапезу и откушать хлеба-соли”.114 Во время обеда играл духовой военный оркестр. Тосты за здоровье государя-императора и весь царствующий Дом сменялись криками “ура!” и звуками гимна “Боже, Царя храни!”, исполняемого оркестром по просьбе участников обеда…

Вечером 20 мая 1913 года пароход “Межень” и сопровождающая его флотилия покинули Кострому, взяв курс на Ярославль. И как писалось недавно в одном издании, посвящённом торжествам 1913 года: “Уплывал вдаль царский пароход <...>, но впереди уже виднелись совсем иные берега…”115

Осенью того же 1913 года произошло ещё одно, менее известное, но не менее важное событие – на родине Сусанина, в деревне Деревеньках, была воздвигнута памятная часовня, предназначавшаяся “для совершения в ней причтом церкви села Хрипелей молебствий в высокоторжественные царские дни, а также панихид в дни рождения и кончины царя Михаила Федоровича и 29 августа (на Усекновение главы Иоанна Предтечи – Н.3.) об упокоении души приснопамятного Ивана Сусанина”.116

Как мы помним, эту часовню решило соорудить в Деревеньках Александровское православное братство. Николай II, узнав об этом решении братства 3 июля 1911 года, написал на докладе министра внутренних дел: “Сердечно благодарю Костромское Александровское Православное Братство”.117 Закладка её состоялась в 1911 году. В течение 1912 года часовня – одноглавая, сложенная из красного кирпича – была выстроена. в Тогда же в ней был устроен иконостас, г который историк Александровского братства И.М. Студитский описывал так: “В золоченом, прекрасной резной работы, иконостасе помещен образ Спасителя, Феодоровская икона Божьей Матери, а также образа: преподобного Михаила Малеина и святителя Николая – небесных покровителей родоначальника Дома Романовых и ныне царствующего Государя Императора”.119

Часовня была полностью готова к весне 1913 года. Её освящение должно было состояться во время “наступления юбилейных торжеств 300-летия царствования Дома Романовых”.120 Не надеялись ли создатели часовни, что при этом событии будет присутствовать сам император? Однако освящена часовня была лишь 20 октября 1913 года – накануне исполняющейся (21 октября) 19-й годовщины восшествия на престол Николая II. По благословению архиепископа Костромского и Галичского Тихона освящение часовни в Деревеньках было совершено благочинным о. Н. Рубинским с причтами сел Домнина и Спас-Хрипелей при большом стечении местных крестьян.

В отчёте Александровского братства сообщалось, что “по совершении чинопоследования освящения и благодарственного молебствия отец благочинный обратился к присутствующим с речью, в которой, между прочим, высказал ту мысль, что исконные начала русской жизни: православие, самодержавие, народность – несокрушимая сила русского народа”.121 Затем выступил священник церкви села Спас-Хрипелей. Поздравив присутствующих с торжеством освящения часовни, он закончил своё выступление следующими словами: “И так пусть освященная ныне часовня-памятник послужит к глубокому запечатлению в наших сердцах того доблестного подвига, какой совершил Иван Сусанин, и пусть этот подвиг его будет для нас во все времена примером тех высоких чувств, которыми был воодушевлен Сусанин, идя на мученическую смерть за Помазанника Божия, горя любовью к отчизне и вере”.122

21 октября торжества в Деревеньках продолжились. К новоосвящённой часовне из Домнина и Спас-Хрипелей пришли торжественные крестные ходы с хоругвями и иконами, после чего в ней был отслужен Царский молебен. По окончании молебна все присутствовавшие выразили находившемуся здесь председателю совета Александровского братства Л.П. Слободскому и всем членам братства “душевную благодарность за заботы о нуждах местного населения и в частности за труды в деле сооружения часовни”.123

Так в последний мирный год старой России на родине Сусанина встала воздвигнутая для его молитвенного поминовения часовня-памятник. Всего лишь через несколько месяцев – летом 1914 года – началась 1-я мировая война, завершившаяся революцией, которая сокрушила старую Россию со всеми её преданиями и героями.

В феврале 1917 года вместе с романовской монархией рухнул и официальный культ Сусанина. Образ Сусанина (как и многие другие исторические образы России), ещё столь недавно покрытый хрестоматийным глянцем, словно сразу потускнел и, казалось, навсегда остался там – за гранью февраля 1917 года. Возникшей на обломках самовластья новой России он был не нужен.

В Костроме, в бывшей резиденции начальников губернии, торжественно переименованной в "Дом народа", обосновались после революции исполком Костромского Совета рабочих депутатов, бюро профсоюзов, комитет РСДРП(б) и т.д. В старинном губернаторском здании происходили непрерывные совещания и заседания, гремели речи ораторов – преимущественно большевиков и эсеров, а в нескольких шагах, в парке, по-прежнему стояли так и не дождавшиеся установки их к подножию романовского монумента забытые статуи царя Михаила Федоровича и Ивана Сусанина. И сама Россия – женщина в древнерусском одеянии – по-прежнему осеняла щитом с изображением российского герба умирающего у её ног Сусанина…

Только наиболее чуткие натуры в те дни, когда "свобода взметнулась неистово" и будущее страны представало в радужном свете, ощущали всю лубокую связь происходящей революции с предыдущими эпохами наших великих смут и вспоминали трагический образ Сусанина. Характерно в этом отношении стихотворение, написанное в 1917 году поэтессой О.А. Ильиной (правнучкой Е.А. Баратынского), пафос которого определял этот, казалось бы, столь несозвучный наступившей эпохе образ:

Судя по некоторым данным, в том же 1917 году все бронзовые кумиры старого мира в бывшем губернаторском парке были повалены на землю, символизируя тем самым победу над этим миром, – в каком положении и оставались несколько лет, пока не были отправлены в переплавку.

Но вот на берегах Невы прогремел легендарный выстрел "Авроры", открывший, как известно, новую эру в истории человечества, а через несколько дней, 29 октября 1917 года, в Доме народа её официальное начало было провозглашено и в Костроме. Уже в первые месяцы начавшейся новой эры большевистская власть сделала на костромской земле немало: повсюду в губернии были разогнаны городские думы и земства, закрыты все небольшевистские газеты, в большом количестве проводились всевозможные конфискации и реквизиции, началась национализация фабрик и заводов, были нанесены первые тяжёлые удары по церкви, обычным явлением стали невиданная дороговизна, нехватка абсолютно всего, расстрелы и страх перед ЧК. Но всё это время главная площадь Костромы по-прежнему называлась "Сусанинской", а в центре её у колонны с бюстом Михаила Федоровича по-прежнему молился Богу коленопреклонённый бронзовый Иван Сусанин. Это было, конечно, упущение, и приближение I-й Октябрьской годовщины заставило новых хозяев города заняться Сусаниным всерьёз.