Разрушение сусанинского памятника.
Переименование Сусанинской площади

Как мы помним, в 1835 году, когда решение о сооружении памятника Сусанину в Костроме ещё только было принято, поэтесса Е.П. Ростопчина в стихотворении “На памятник, сооружаемый Сусанину”, писала:

Конечно, Е.П. Ростопчиной и в кошмарном сне не могло присниться, что памятник Сусанину разрушат менее чем через век совсем не “долгие морозы русских зим”, а сами русские люди, земляки Сусанина… По сути, его судьбу предопределил февраль 1917 года. Памятник на Сусанинской площади был обречён самим фактом революции, разрушение же его стало лишь вопросом времени.

Новая власть, объявив беспощадную войну старому миру, добралась до его монументальных памятников уже через несколько месяцев после октябрьской победы. 14 апреля 1918 года в “Известиях” был опубликован очередной декрет Совета Народных Комиссаров, называвшийся “О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической революции”. В декрете говорилось: “В ознаменование великого переворота, преобразившего Россию, Совет Народных Комиссаров постановляет:

1) Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частию перенесению в склады, частию использованию утилитарного характера.

2) Особой Комиссии из Народных Комиссаров Просвещения и Имуществ Республики и Заведывающего Отделом изобразительных искусств при Наркомате Просвещения поручается, по соглашению с художественной коллегией Москвы и Петрограда, определить, какие памятники подлежат снятию.

3) Той же Комиссии поручается мобилизовать художественные силы и организовать широкий конкурс по выработке проектов памятников, долженствующих ознаменовать великие дни Российской Социалистической Революции <…>.

6) Областные и губернские Советы приступают к этому же делу, не иначе как по соглашению с вышеуказанной Комиссией”.3

Примечателен круг лиц, подписавших этот поистине исторический декрет советской власти. Его подписали: В.И. Ленин – как председатель Совнаркома, А.В. Луначарский – как нарком просвещения и И.В. Сталин (в каком качестве поставил свою подпись последний – не совсем понятно). Глубоко знаменательно, что в честь двоих из них в самом скором времени будет сооружено столько монументов (Ленину посмертно, Сталину прижизненно), сколько их не было поставлено всем вместе взятым царям и их слугам.

Декрет от 12 апреля положил начало разрушению памятников по всей стране, одновременно началось ускоренное проведение в жизнь столь милого сердцу главы советского правительства плана т.н. “монументальной пропаганды”. Уже летом в Москве, Петрограде и других городах принялись за установку изготовленных на скорую руку памятников Марксу, Энгельсу, Робеспьеру, Дантону, Радищеву и т.д. К концу лета этот процесс дошёл и до Костромской губернии. Главным объектом, попадающим под ленинско-луначарско-сталинский декрет на её территории, стал, конечно, памятник на Сусанинской площади (будучи воздвигнут в честь и царя, и “его слуги”, он действительно подходил под декрет идеально, о значении же памятника с исторической или художественной стороны вопрос, судя по всему, не вставал).

В конце августа в Костроме проходил губернский чрезвычайный съезд уездных представителей уездных исполкомов и чрезвычайных комиссий. В числе других решений съезд, “заслушав вопрос об уничтожении памятников напоминающих старый, угнетавший народ, монархический строй, постановил: 1) вменить в обязанность Губисполкома и всех уездных исполкомов убрать немедленно все неубранные до сего времени позорящие совесть революционеров памятники, эмблемы, украшения, вывески, надписи и проч. <…> Съезд глубоко возмущаясь таким позорным явлением, как продолжающимися красоваться до сих пор всеми старыми атрибутами отжившего гнилого Романовского царизма, вменяет в обязанность Губисполкома при вести это постановление в исполнение без малейшего уклонения и отлагательства. ”4

И вот пробил час старого костромского монумента, существование которого, конечно, не могло “не позорить совесть” любого порядочного революционера. Совещание, обсудившее последние детали его предстоящего уничтожения, состоялось в костромском исполкоме 6 сентября, в час дня.5 Во второй же половине дня началось разрушение памятника, превратившегося за семь десятилетий существования в один из символов Костромы. По свидетельству очевидцев, на шеи фигур Михаила Федоровича и Ивана Сусанина поочерёдно были накинуты верёвки, группа мужчин с криками тянула за них и тяжёлые бронзовые скульптуры одна за другой рушились на землю… На следующий день, 7 сентября, в органе губернских властей “Советской газете” появилась небольшая заметка “Снятие реликвий царизма”, сообщавшая: “Вчера в силу декрета Совнаркома приступлено к снятию с памятника Сусанину фигур Сусанина и царя Михаила”.6

Низверженные фигуры – эти “атрибуты гнилого Романовского царизма” – были оттащены к находящемуся неподалёку от площади музею (бывшему “Романовскому”), где и провалялись около года. В отчёте Костромского Научного общества по изучению местного края за 1919 год говорилось: “Ввиду отсутствия кладовой-сарая музей принуждён был отказаться принять части памятника Сусанина”7 (речь, безусловно, идёт о скульптурах, т.к. кроме них, никаких других “частей” от памятника в 1918-1919 годах в музей поступить не могло). Об их дальнейшей судьбе ничего досто верного неизвестно. По слухам, и поныне бытующим в Костроме, фигуры Сусанина и Михаила Федоровича то ли были утоплены в Волге, то ли зарыты в землю в Ипатьевском монастыре – и то, и другое в духе времени и вполне могло иметь место, но, по-видимому, это легенды. Вероятнее всего, фигуры с сусанинского памятника, как и скульптуры с романовского монумента (об их судьбе чуть ниже), были отправлены на переплавку на костромской завод Пло.

Однако низвержение бронзовых скульптур – только часть начатого большого дела, которое надо было довести до конца. 9 сентября состоялось заседание костромского горсовета, на котором с докладом, посвящённым переименованию Сусанинской площади и преобразованию полуразрушенного сусанинского памятника, выступил председатель исполкома Костромского Совета рабочих депутатов П.К. Коганович. По докладу председателя было постановлено:

Площадь Революции

“1) переименовать Сусанинскую площадь в “Площадь Революции”; 2) все торговые полки и балаганы находящиеся на Сусанинском плацу (часть Сусанинской площади между Гостиным двором и Большими Мучными рядами – Н.З.), перевести по возможности в ближайшее время на площадь между мучными рядами и Анастасьинским монастырём (действительно, разве место на площади Революции пошлой мелкобуржуазной торговле? – Н.З.); 3) создать комиссию по выработке правил конкурса на разработку проекта “Трибуны Революции”, после утверждения каковой немедленно объявить конкурс. “Трибуну Революции” предполагается установить на месте бывшего Сусанинского памятника”.8 Итак, в сентябре 1918 года Сусанинская площадь исчезла, уступив место площади Революции. В высшей степени характерно, что процесс отбрасывания исторических названий в Костроме, а вслед за ней и во всём крае, начался именно с Сусанинской площади. Как реагировали на переименование площади и разрушение на ней монумента костромичи? Естественно, по-разному, но, разумеется, что в “Советской газете” мелькнуло только сообщение о поступившем в горисполком заявлении от рабочего Комова “с выражением благодарности от имени рабочих костромских фабрик Советской власти за удаление царского памятника”.9

Памятник-трибуна. 1920-е гг.

19 сентября в горисполкоме “с участием специалистов – техников и художников” состоялось совещание “по вопросу об устройстве трибуны около уничтоженного памятника Сусанину”. Совещание решило, что “сохранившийся от разрушенного памятника постамент может быть частично приспособлен для трибуны, но с украшением его эмблемой свободы”. Срок представления проектов заканчивался 1 января 1919 года.10 Через две недели костромской горисполком объявил конкурс “на проект трибуны-памятника октябрьской революции на площади Революции, бывшей Сусанинской в г. Костроме, на месте бывшего памятника Сусанину”. Условия конкурса были таковы: “1.Требуется составить проект трибуны-памятника, приспособив оставшийся от разобранного памятника Сусанину пьедестал из красного гранита <…>. Трибуна должна быть устроена у подножия верхней ступени пьедестала для ораторов не менее 5 человек; пьедестал желательно оставить в прежнем виде, но возможно допустить изменение лицевой его стенки, обращённой к р. Волге (на которой, как мы помним, имелся большой барельеф с изображением сцены убийства Сусанина поляками – Н.З.), на всех его стенках могут быть соответствующие барельефы, даты и орнаменты. Пристройки к пьедесталу в виде колоннад, стенок и т.п. допустимы. Пьедестал должен служить подножием для какой-либо, смотря по мысли автора, эмблемы “октябрьской революции”. 2. Трибуна-памятник должна соответствовать своему назначению, явиться вечным хранителем идей революции и должна гармонировать с окружающей обстановкой”.11 Газета извещала, что проекты должны быть представлены в горсовет не позднее 12 часов 15 декабря 1918 года (т.е. первоначальный срок был сокращён на две недели). По-видимому, первоначально руководство города близоруко пошло на поводу у специалистов, отнеся время представления проектов на конец года. Однако очень скоро власти спохватились, что все эти работы должны быть кончены к первой годовщине Октября, и начали форсировать темпы. Так и неизвестно – состоялся ли объявленный конкурс или горисполком в спешке утвердил какой-то из проектов волевым путём.

К 7 ноября 1918 года “трибуна-памятник” выглядела так: на старый сусанинский пьедестал был поставлен деревянный обелиск, обтянутый кумачом (его стержнем служила гранитная колонна) и увенчанный красным флагом. На четырёх сторонах обелиска были укреплены большие портреты деятелей российского и международного революционного движения. Подбор этих портретов примечателен и по-своему очень ярко характеризует время: на обелиске, скрывшем полуразрушенный сусанинский монумент, висели портреты К. Маркса, В.И. Ленина, А. Бебеля, и Ф. Лассаля.12 С портретами Маркса и Ленина всё ясно, но присутствие изображений не столь широко известных в Костроме А. Бебеля и Ф. Лассаля (если только наличие последних не вызвано какой-то случайной причиной – например, в последнюю минуту не оказалось других портретов) объясняется, видимо, на чавшейся в те дни революцией в Германии, на которую пролетарская Кострома откликнулась имеющимися у неё портретами немецких социалистов.

1 мая. Фотограф Д. И. Пряничников. 1920.

Перед обелиском находились деревянная трибуна для губернского и городского руководства. “Советская газета” весьма выспренно писала накануне октябрьского праздника: “Сусанинский памятник преобразован в великолепную ораторскую трибуну. Всё говорит за то, что наша Костромская Площадь Революции станет историческим Лондонским Гайд-парком, где протекает вся массовая жизнь лондонского пролетариата”.13

Октябрьские торжества прошли, “памятник Революции” в центре Костромы остался. Его дальнейшая судьба, при всей своей индивидуальности, во многом типична для подавляющего большинства памятников раннего периода “монументальной пропаганды”. Сделанный в срочном порядке, памятник на площади Революции и очень быстро пришёл в негодность. Подлатываемый к 1 мая и 7 ноября, в остальное время он имел самый неблестящий вид. К тому же много проблем вызывала выбитая золотом на постаменте надпись, в которой “благодарное потомство” выражало свою признательность Ивану Сусанину, “за Царя, - спасителя веры и царства, живот свой положившему”. Кое-как прикрытая, старорежимная надпись постоянно вылезала наружу, вызывая справедливые нарекания со стороны советской общественности. Один из участников т.н. “комсомольского Рождества” 1923 года возмущённо писал в газете: “Я стоял у самого памятника Революции и под портретом великих вождей а читал: “за царя и отечество”, а дальше “благодарное потомство”, и спрашивал себя, что это: дело ли рук преступной руки, или непростительное невнимание местных органов власти? Надо научиться товарищи, беречь свои революционные памятники”.14 Ещё одно письмо на эту тему было опубликовано в апреле 1923 года, накануне Первомая. Его автор писал: “На сквере есть злосчастный памятник: вверху портреты вождей пролетарской революции, а внизу мерзкая надпись о том, как Сусанин спас царя и как за это его благодарит потомство. Неужели нельзя бы затянуть постамент досками, если уж не прочна материя, когда-то затягивающая эти позорные для трудящихся строки”.15

Демонстрация возле памятника Революции 1923 г.

В 1925 году письма трудящихся, требовавших привести памятник Революции в надлежащий вид, печатались в губернской газете “Северная правда” на протяжении полугода:

“Приведите в порядок трибуну на Площади Революции. Фанера на памятнике ободрана, портрет Ленина почти сорвало ветром и т.д.”16 (март).

“Флаг, развевающийся на памятнике на площади Революции давно уже пора бы снять. Он весь выцвел, изорвался”17 (июль).

“Переменить флаг на памятнике революции <…>. Флаг принимает грязно-белый цвет и сильно истрёпан”18 (август).

Так бесславно протекали дни “памятника-трибуны Революции”, что “в ознаменование великого переворота, преобразившего Россию”, пришёл на смену старому сусанинскому монументу. Не менее бесславным был и его конец.

Накануне Первомая 1928 года властям наконец надоело латать обветшавший фанерный обелиск, надетый на гранитную колонну, и было решено обелиск убрать, а колонну, сбросив с постамента, зарыть тут же в скве ре. Губернская газета писала об этом после майских праздников: “В Горсовет поступают вопросы от рабочих: почему зарыта в землю колонна от б. Сусанинского памятника. Объясняем: ранее этот столб лежал (почему лежал? он стоял – Н.З.) на постаменте памятника и был прикрыт деревянным настилом. Настил сейчас сгнил. Если делать новый, то он быстро сгниёт опять. Если увести столб куда-либо со “сковородки” – надо ломать ограду. <…> использовать её никуда нельзя. Поэтому и решено было убрать её в землю, где камень конечно не испортится. В любой момент, в случае надобности, её оттуда можно будет взять и использовать”.19

Сквер на Сусанинской площади

Ещё несколько лет после этого в центре площади Революции оставался постамент от сусанинского памятника. Как вспоминает один из старожилов Костромы: “В начале 30-х на постаменте вывешивались картины костромских художников на темы Октябрьской революции, в том числе картины известного в те годы художника К.В. Сакса, <…> репрессированного в 1937 году”.20 Однако вскоре был уничтожен и пьедестал. Видимо, в период ожесточённого разрушения храмов было решено уничтожить и остатки того, что, как помнили все в Костроме, недавно ещё было памятником Ивану Сусанину. Как разрушали постамент, мы знаем из свидетельства того же очевидца: “Однажды, идя в школу, в 1934 году видел, как здоровые мужики кувалдами разбивали гранитный постамент, а куски зарывали слева от памятника в сквере…”.21 Через несколько лет, в 1938 году, “Северная правда” свидетельствовала (к этой публикации мы ещё вернёмся): “В Костроме был исторический памятник Ивану Сусанину, который несколько лет тому назад был разрушен. Прекрасный мрамор и гранит этого памятника разбивали на куски, которыми вымостили несколько метров мостовой на площади и по Советской улице”.22 Так от памятника, долженствовавшего быть “вечным хранителем идей революции”, не осталось и следа.

Разрушение и преображение романовского монумента

Однако памятник на бывшей Сусанинской площади не был единственным памятником в России, посвящённым Сусанину. Как мы помним, в композиции романовского монумента в Костроме, заложенного Николаем II в мае 1913 года, бронзовая фигура Сусанина, находящаяся, как и у В.И. Демут-Малиновского, у подножия возносящегося вверх величественного памятника, занимала – и в смысловом, и в художественном отношении – совершенно исключительное место. После революции судьба романовского монумента и его скульптур, включая скульптуру Сусанина, сложилась схожим с судьбой монумента на Сусанинской площади, но ещё более причудливым образом.

Недостроенный монумент

Февральская революция остановила работы на памятнике. Окружающие его строительные леса простояли заброшенными весь 1917-й и несколько первых месяцев 1918 года. Ещё до Декрета от12 апреля 1918 года в среде костромских большевиков появилась мысль использовать недостроенный монумент в новом качестве. 1 марта 1918 года помощник костромского губернского комиссара Н.А. Огибалов в докладе в губисполком писал: “В виду того, что строившийся памятник должен ознаменовать царствование Романовых, бывшим столь пагубным для страны, в виду того, что это царствование привело Россию к той великой пропасти, приближение которой заставило весь русский народ стряхнуть и сбросить старое тяжкое иго, чтобы начать новое строительство. Поэтому необходимо, чтобы начатый строиться памятник, был закончен так, чтобы он явился постоянным свидетелем вечной смерти царского бюрократического управления России на развалинах которого, освободившийся от цепей народ, начал великое строительство республиканской России. Необходимо, чтобы конец памятника означал верность и преданность страны к завоёванной революцией свободе”.23

Готовясь к празднованию 1 мая 1918 года, власти решили несколько благоустроить и романовский монумент: леса вокруг него убрали, а на вершине гранитного постамента установили специальную мачту, над которой в первый советский Первомай “красиво развевался красный флаг”.24 Вскоре губисполкомом была создана комиссия “по переустройству памятника 300-летия дома Романовых в памятник Свободы”, открытие которого предполагалось “в предстоящую годину октябрьской революции”.25 Однако бурные события лета 1918 года не позволили претворить эти намерения в жизнь, и несколько последующих лет недостроенный монумент с красным флагом над ним был фактически заброшен. Большая часть доставленных в Кострому статуй находилась в ящиках возле постамента, меньшая – в парке бывшего губернаторского дома (в числе последних была, как мы знаем, и поваленная на землю фигура Сусанина). Костромичи долго помнили, как из этих, постепенно разваливающихся ящиков, служивших, конечно, объектом повышенного интереса детей, выступали вначале царские ноги и головы, а затем – полностью фигуры царей. Драматург В.С. Розов, чьё детство прошло в 20-е годы в Костроме, вспоминал: “Стоял там и сам митрополит Филарет и выделялся среди других чугунных тёмных фигур своей церковной одеждой, а главным образом круглой золотой пупочкой на голове, на скуфье. Мы, ребята, лазили по этим фигурам на руки, на плечи и даже на головы”.26

Взрослым это нравилось меньше. В мае 1924 года губернская газета поместила письмо, в котором говорилось: “С давних пор около собора и в саду Физио-Института (бывший губернаторский дом – Н.З.) валяются отлитые из меди статуи для строившегося царского памятника. Вот уже более шести лет они тут валяются. Наверное граждане уже насмотрелись на царей вполне достаточно, и пора кому следует убрать их. Да и место пригодится на полезное дело”.27

Неизвестно, какая судьба ждала недостроенный романовский монумент – может быть, через несколько лет, как и от сусанинского памятника, от него не осталось бы и следа. Однако смерть В.И. Ленина в январе 1924 года по-своему решила судьбу монумента – вместо неопределённого памятника Свободы он стал памятником покойному вождю мирового пролетариата.

Этим решением старым бронзовым статуям выносился окончательный приговор. Летом 1924 года губернские власти обратились за указаниями на счёт статуй в правительство и вскоре получили разрешение на их “реализацию”.28 По-видимому, или в конце 1924, или в первой половине 1925 года все скульптуры с недостроенного романовского монумента были отправлены на костромской завод “Рабочий Металлист”. Одна за другой фигуры русских царей и цариц, включая и аллегорическую фигуру России с умирающим у её ног Иваном Сусаниным, были поглощены, по свидетельству очевидцев, плавильной печью этого завода…

Создание на постаменте нового памятника растянулось на несколько лет. Предполагалось открыть его к 10-й годовщине Октября, но предварительное широко разрекламированное открытие памятника к этой дате не состоялось. Объясняя, почему сорвалось открытие, губернская газета писала в праздничном номере от 7 ноября 1927 года: “Обычно гранитные плиты скрепляются цементом или бетоном. Однако, романовский памятник оказался неожиданно скреплённым железными и стальными балками, что чрезвычайно затруднило работу по срезке верхней его части, ибо эти балки приходится по кусочкам выковыривать. Всю неделю работа идёт днём и ночью”.29 Но, как известно, нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Как ни сопротивлялся сделанный на совесть царский постамент своему новому высокому предназначению, верхушка его была всё же срезана, и на образовавшейся площадке появилась огромная железобетонная фигура вождя, в ставшей уже к тому времени классической позе – с вытянутой рукой, указующей в грядущее светлое будущее (авторами скульптуры были молодые выпускники Вхутемаса: Е.Г. Иванова, Д.П. Шварц, М.Ф. Листопад30).

Открытие монумента

Торжественное открытие памятника состоялось 1 мая 1928 года. Мог ли представить Николай II, заложивший этот монумент в 1913 году, каким будет его открытие и чья фигура встанет на верху гранитного постамента вместо шпиля с венчающим его двуглавым орлом?

С утра в Костроме состоялась традиционная первомайская демонстрация трудящихся, после чего огромное количество людей – около 25 тысяч – пришло на открытие памятника. Комсомольская губернская газета “Смена” так описывала это торжество: “К часу дня все демонстранты разместились. Знамёна, лозунги, карнавальные группы, карикатуры Чемберлена, Бриана, Пилсудского и прочей заграничной братии, белые повязки красных санитарок, майки физкультурников, тёмно-зелёное поле красноармейских гимнастёрок…”31) К присутствующим обратился секретарь губкома ВКП(б) Заславский, в конце своей краткой речи воскликнувший: “Шапки долой! Мы открываем памятник Ленину!” Оркестр заиграл “Интернационал”, под его звуки медленно спал покров, и взорам присутствующих открылась фигура Ленина с вытянутой вперёд рукой… После этого секретарь губкома зачитал ряд приветственных телеграмм, первая из которых, присланная главным продолжателем дела Ленина, гласила: “Братский привет рабочим Костромы в день Первого мая, в день открытия памятника в г. Костроме, – Ленину – основателю нашей партии! Да здравствуют рабочие Костромы! Да здравствует Первое мая! Да живёт вечно память о Ленине в сердцах рабочего класса! И. Сталин”.32) Затем были зачитаны телеграммы от секретаря приглашённой на открытие в Кострому Н.К. Крупской о том, что вдова Ленина не может приехать по болезни и “шлёт привет”, и от сестры Ленина М.И. Ульяновой, в которой говорилось: “Пусть памятник, который возвышается сегодня в вашем городе, нашему вождю и учителю является постоянным напоминанием о необходимости напряжения всех сил для выполнения его заветов”.33) После этого с речами к присутствующим обратились представители советской власти, профсоюзов, крестьянства и Красной армии. Возле нового памятника молодые красноармейцы приняли присягу, и, завершая праздник, перед памятником вождю прошли колонны трудящихся города. Таким образом, после революции были уничтожены основные памятники, связанные с именем Сусанина. Чудом уцелело только изображение Сусанина на памятнике “Тысячелетие России” в Новгороде; хотя в 20-е и начале 30-х годов монумент в новгородском кремле также перенёс немало всяких издевательств, разрушить его всё же не решились. Как ни странно, но уничтожение скульптурных изображений Сусанина не сопровождалось какой-то открытой антисусанинской пропагандой с выпадами по адресу знаменитого крестьянина. В это время официальный герой старой России шёл как бы “в пристёжку” с низвергаемыми царями. Но, в конечном счёте, важны ведь не слова, а дела: разрушение памятников, связанных с именем Сусанина, являясь свидетельством отрицания всей дореволюционной истории, было, конечно, и актом глубочайшего пренебрежения лично к Ивану Сусанину, к памяти о нём.б

Понятное дело, что 1917 год лишил живущих в Коробове потомков Сусанина всех прежних привилегий, однако память о прошлом, конечно, была в селе жива. По-прежнему почти в каждом доме висела на стене большая фотография, на которой были запечатлены коробовцы, участвовавшие в мае 1913 года в романовских торжествах, хранились в разное время пожалованные парадные кафтаны, шапки и другие подарки. По-прежнему в центре Коробова высился построенный “в память мученической смерти Ивана Сусанина” храм в честь Собора Иоанна Предтечи и над окрестными полями и перелесками, как и раньше, плыл звон его колоколов… Как мы помним, коробовский храм относился к числу загородных дворцовых, революция, конечно, лишила его этого высокого статуса, превратив в обычный приходской храм.

По-настоящему глубокие перемены здесь, как и везде на селе, начались лишь в конце 20-х годов.Предшествовала им воистину революционная ломка прежней административной системы: в 1929 году – году “великого перелома” – Костромская губерния была ликвидирована, а её территория в составе Костромского округа была включена в гигантскую т.н. Ивановскую промышленную область. Одновременно с этим были упразднены и уезды, из территорий которых было нарезано по 2-3 новых района. Коробово, входившее ранее в Костромской уезд, отошло по новому административному делению к Красносельскому району с центром в селе Красном. в А вслед за этим грянула и коллективизация, ударившая по крестьянству всей нашей страны. Красносельскому району, наряду с Костромским, по темпам коллективизации руководством области отводилась роль лидера в Костромском округе, почему творимые здесь насилия на раннем этапе социалистического переустройства сельского хозяйства перешли все мыслимые пределы.

Колхоз в Коробове был образован уже в декабре 1929 года, но просуществовал недолго – вскоре после выхода в начале марта 1930 года знаменитой статьи Сталина “Головокружение от успехов” он благополучно развалился – и вновь был создан в июне 1931 года. 35) Заново организованный колхоз получил название “Красный фронтовик” (видимо, от названия немецкой коммунистической организации “Рот фронт” – “Красный фронт”). Немало церквей в Красносельском районе было закрыто уже зимой 1929-1930 годов, но тогда чаша сия миновала храм в Коробове. С образованием же “краснофронтового” колхоза был закрыт и коробовский храм в честь Собора Иоанна Предтечи. С него была сбита церковная главка, иконы и утварь постигла обычная участь – они были уничтожены (судьба царских жалованных грамот, хранившихся в храме, нам неизвестна, но, по-видимому, они также погибли в это время). В том же 1931 году с колокольни храма были сброшены все колокола (большинство из них, как мы помним, украшали барельефные изображения членов семьи Александра II-го). По свидетельству очевидцев, колокола сбрасывали татары из Татарской слободы в Костроме, до революции занимавшиеся прямо противоположным делом. Спецы из Татарской слободы очень ловко – по тому же свидетельству – сбросили коробовские колокола “друг на дружку”, чтобы разбить их уже при сбрасывании. Целыми были сняты только два небольших колокола. г

В “переоборудованном” таким образом “очаге религиозного дурмана” был устроен “очаг культуры” – клуб. Правда, клубу в стенах бывшего храма было суждено пробыть недолго – в 1936 году из-за неисправности дымохода он сгорел. Впрочем, советская власть не оставила потомков Сусанина в этой беде – уже в 1937 году на месте сгоревшего храма был построен новый клуб. д

Официальное отношение к Сусанину в первые два послереволюционные десятилетия было не то чтобы враждебным – к нему относились, скорее, как к чему-то допотопному, невообразимо далёкому и чуждому новой социалистической эпохе. С 1917 года не ставилась больше опера М.И. Глинки “Жизнь за царя”. Памятники Сусанину были разрушены. В новых работах по истории не упоминалось его имени. Если и вспоминали о Сусанине, то крайне пренебрежительно. Например, журналист С. Глаголь в своём очерке о Буйском уезде, помещённым в “Северной правде” в октябре 1928 года, походя заметил: “Невдалеке от Буя расположена и деревня Деревеньки, где жил по преданию Сусанин Иван, спасший жизнь царя Михаила от поляков, которых завёл в Исуповское болото, так же расположенное в Буйском уезде. Нужно сказать, что научных, исторических данных о существовании Сусанина не имеется (вот оно – отдалённое эхо костомаровской статьи!– Н.З.). Выдуман он был для увеличения патриотизма и веры в незыблемость старой царской власти”.38)

Свой посильный вклад в общее пренебрежительное отношение к Сусанину внёс в это время и великий пролетарский писатель Максим Горький. В одной из своих статей, помещенных в “Известиях” в декабре 1930 года, он сравнил с Сусаниным … А.Ф. Керенского (личностью в ту пору безусловно отрицательной), “который, будучи соблазнён легендой об Иване Сусанине, пытался спасти последнего Романова от справедливой кары за массовые убийства рабочих и крестьян”.39)

В массовой пропаганде в это время основной упор делался или на то, что подвиг Сусанина – это миф, или на то, что мифом является и сам Сусанин. В октябре 1936 года в “Северной правде” историк В.И. Самойлов обличал дворянских и буржуазных историков, которые для обоснования того, что Кострома, якобы, явилась “колыбелью дома Романовых”, использовали “миф о Сусанине” и в то же время “старательно замазывали факты революционной борьбы костромских городских низов и крестьян против помещичьей диктатуры в XVII веке”40) (как мы увидим ниже, В.И. Самойлов, человек достаточно компетентный, но вынужденный колебаться вместе с генеральной линией партии, очень скоро – вместе с очередным колебанием этой линии – изменит свой взгляд на Сусанина на 180 градусов).

Итак, казалось, что Сусанин полностью повержен во прах и больше никогда не восстанет. Однако, давайте вспомним цитировавшееся нами стихотворение Е.П. Ростопчиной “На памятник, сооружаемый Сусанину”, в котором поэтесса, скептически отозвавшись о возможности материально, “через памятник прославить” Сусанина, писала:

И вот этот памятник – в сердцах потомков – новой эпохе, несмотря ни на что, разрушить до конца всё-таки не удалось. Более того, в конце 30-х годов свершилось настоящее чудо: воистину, как Феникс, Сусанин восстал из пепла.

1 Наш современник. 1991, №3, с. 122.

2 Ростопчина Е.П. Талисман. М., 1987, с. 39.

3 Декреты Советской власти. Т. 2, М., 1959, с. 95-96.

4 Изгнание романовских атрибутов. //СГ, 27.08.1918.

5 ГАКО, ф. 838, оп. 1, д.254, л. 1777.

6 Снятие реликвий царизма. // СГ, 7.09.1918.

7 Отчёт о деятельности Костромского Научного общества по изучению местного края за 1919 год. Кострома, 1920, с.18.

8 Площадь Революции. // СГ,11.09.1918.

9 К переименованию Сусанинской площади. // СГ, 24.09.1918.

10 Проект устройства “Трибуны Революции”. // СГ, 24.09.1918.

11 СГ, 2.10.1918.

12 Украшение города. // СГ, 12 11.1918.

13 В городе. // CГ, 6.11.1918.

14 Обратите внимание. // КМ, 17.01.1932.

15 Злосчастный памятник. // КМ, 18.04.1923.

16 Что надо сделать. // СП, 26.03.1925.

17 Снять флаг. // СП, 30.07.1925.

18 Что надо сделать. // СП, 12.08.1925.

19 Почему зарыли колонну от б. памятника Сусанина. // СП, 4.05.1928.

20 Невский Г. Я помню... // СП, 23.02.1991.

21 Там же.

22 Никитин И. Восстановить памят¬¬ник. //СП, 30.07.1938.

23 ГАКО, ф. 6, оп. 1, л. 1об.

24 Торжество 1 мая. // СГ, 3.05.1918.

25 Комиссия по переустройству памятника Свободы. // СГ, 28.06.1918.

26 Розов В. Глазами ребёнка. // Юность, 1987, №4, с. 10.

27 Надо убрать. // КМ, 30.05.1924.

28 Романовские статуи будут реализованы. // КМ, 7.061924.

29 Об открытии памятника В.И. Ленину. // СП, 7.11.1927.

30 Кто и как делали памятник. // СП, 26.04.1928.

31 Первомайские торжества в Костроме. // Смена, Кострома, 6.05.1928.

32 СП, 4.05.1928.

33 Там же.

34 Борисов Н.В. Они повторили подвиг Сусанина. М., 1987, с. 55.

35 ЦДНИКО, ф. 3656, оп. 2, д. 256, л. 39-40.

36 Там же, л. 48.

37 Там же, л. 49.

38 Глаголь С. Буй-город. // СП, 3.10.1928.

39 Горький М. Собрание сочинений. М., 1953, т. 25, с.243.

40 Самойлов В. Кострома в период польской интервенции и крестьянских войн XVII века. // СП, 26.10. 1936.

41 Ростопчина Е.П. Талисман, М., 1987, с. 39.

а - Конечно, среди “великих вождей” уже не было ни Бебеля, ни Лассаля. По свидетельству очевидцев, над пресловутой надписью долгое время висел потрет Л.Д. Троцкого.

б - Но – нет правил без исключений. В первые годы после революции был один случай, когда советская власть косвенным образом продемонстрировала уважение к Сусанину. В августе 1919 года крестьянин села Рассказиха Барнаульского уезда Ф.С. Гуляев, взятый отрядом колчаковцев в проводники, заведя белых в непроходимое болото, сумел убежать. В ноябре 1920 года, привезённый в Москву, он был принят самим В.И. Лениным. Аналогия с легендарным костромским крестьянином была настолько очевидны, что постановлением ВЦИК герою гражданской войны на Алтае была присвоена вторая почётная фамилия – Сусанин. Летом 1922 года Реввоенсовет республики наградил Ф.С. Гуляева-Сусанина орденом Боевого Красного Знамени.34 Впоследствии пропаганда всячески обыгрывала этот эпизод, умиляясь, как советская власть уже на своей заре чтила и уважала Ивана Сусанина. Однако данный случай, повторим, – лишь исключение из правила. К тому же Сусанин имел дело с иноземцами, а Ф.С. Гуляев совершил свой подвиг в братоубийственной гражданской войне – худшей из всех видов войн.

в - Основные же сусанинские места – Домнино, Деревеньки и Исупово, бывшие до этого в Буйском уезде, по новому административному устройству находились теперь в Молвитинском районе с центром в селе Молвитине.

г - Один из этих колоколов вскоре оказался на открытом 1 мая 1932 года в Костроме новом железнодорожном вокзале, где и провисел довольно долго, давая ударами сигналы к отправлению поездов. Судьба второго сложилась иначе: он был спасён Иваном Кузьмичём Кузминым – бывшим церковным старостой, участником I-й мировой войны, до революции служившим в лейб-гвардии Конно-гренадерском полку. Сдавая в Костроме разбитые и целые колокола, он сумел, дважды положив на весы один и тот же обломок (так, что общий вес сошёлся), утаить один из колоколов и привёз его назад в Коробово. Спасённый колокол повесили на пожарной вышке. В мае 1932 года И.К. Кузмин был прямо в поле арестован чекистами и, получив три года ссылки в Казахстан, 36) больше в родное село не вернулся (примечательно следующее: в следственном деле записано, что он “во время организации колхоза, совместно с бывшими царскими охранниками Сусанинцами” вёл “агитацию против его организации”37)).

д - В связи с открытием нового Дома культуры в соседней деревне Веселово, клуб на месте храма в Коробове был в 1987 году закрыт и вскоре разобран на дрова.Ныне место, где стоял храм, заросло деревьями.