В бурных событиях конца 80-х – начала 90-х годов вместе с советской системой рухнул и тот политизированный образ Сусанина, который утвердился в нашей стране с конца 30-х годов. В каком-то отношении в это время повторилась ситуация 1917 года, но в отличие от той поры на смену “советскому” Сусанину пришёл сусанинский образ, восходящий к традициям дореволюционной России. “Царская” версия подвига костромского крестьянина окончательно была возвращена стране наряду с трёхцветным флагом и державным двуглавым орлом. На рубеж 80-90 годов пришёлся завершающий этап процесса “победы остатков старой культуры над варварами”, о котором в 20-е годы писал философ С.Л. Франк. И, как уже говорилось, свой определённый вклад в эту победу “внёс” и Сусанин, чья “реабилитация” при всех издержках неминуемо “тащила” за собой целый пласт русской культуры. И по мере освобождения образа Сусанина от пронизанного классовой нетерпимостью культа – холодного и казённого – возвращалось естественное, соответствующее вековым русским традициям отношение к крестьянину-мученику.

Процессы раскрепощения и переоценки советского периода нашей истории закономерно привели к тому, что в годы “перестройки” встал вопрос и о “реабилитации” дореволюционной редакции оперы М.И. Глинки “Жизнь за царя”.

Первые голоса об этом прозвучали уже в конце 1986 года на конференции в Ленинградской консерватории, посвящённой 150-летию премьеры оперы Глинки. Заметной вехой на пути восстановления прежней редакции оперы был вечер-дискуссия, проведённый в августе 1988 года музыкальной секцией Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Выступая на этом вечере, председатель секции – солист Большого театра народный артист СССР А.Ф. Ведерников, в частности, сказал: “Тридцать лет я пою Сусанина. К сожалению, к стыду своему пою в новой редакции, хотя выучил подлинный вариант и исполняю его на концертах”.1 Все выступавшие на дискуссии поддержали идею восстановления дореволюционной редакции оперы. Подводя итог, писатель В. Крупин сказал: “Вывод из всех выступлений однозначен: нашему искусству необходима подлинная опера Глинки”.2

В начале 1989 года музыковед С. Фролов писал: “…в наши дни, когда снова реабилитируются люди и их деяния, когда возвращается честь незаслуженно ошельмованным и пострадавшим в известные своей недоброй памятью годы, пора задуматься и над вопросом о реабилитации – так же и в те же годы пострадавших – народного героя 1613 года Ивана Сусанина, посвящённой его подвигу оперы “Жизнь за царя” и её создателя Михаила Ивановича Глинки”.3

Конечно, мысль о “реабилитации” первоначальной редакции оперы пробивала себе дорогу с трудом. В дискуссиях на эту тему неизбежно присутствовали две крайности – противники возвращения к прежней редакции упорно доказывали низкие идейно-художественные достоинства старого розеновского либретто, их оппоненты же иногда провозглашали Розена чуть ли не гением, равным Глинке.

Большую роль в осознании необходимости отказа от “переделки-пародии эпохи сталинизма” и возвращения к авторской редакции сыграл музыковед Н. Угрюмов, писавший в конце 1989 года: “…подлинное возрождение “Жизни за царя” – это не только веление, но и насущная потребность времени”.4 Одну из статей на эту тему Н.Угрюмов закончил, процитировав строки пушкинского “Возрождения”, действительно, словно написанные про оперу об Иване Сусанине:

И вот время пришло, “краски чуждые” спали, и “созданье гения” наконец-то вышло воистину “с прежней красотой”. 15 января 1990 года в Москве в Большом театре впервые после декабря 1916 года состоялась, по сути, новая премьера первой русской классической оперы “Жизнь за царя” в её авторской редакции.

Первые голоса о необходимости возвращения главной площади Костромы (как мы помним, с 1918 года называвшейся площадью Революции) её исторического названия – “Сусанинская” – зазвучали в конце 80-х годов. В 1989 году областное отделение Фонда культуры распространило среди историков, работников музеев, журналистов и писателей анкету, содержащую вопросы о целесообразности восстановления ряда исторических названий костромской земли, в том числе и Сусанинской площади. Практически все ответившие на анкету поддержали это предложение. Писатель Е.И. Осетров заметил, что называть Сусанинскую площадь “площадью Революции – просто-напросто нелепо”.5 За восстановление “символа Костромы” – Сусанинской площади – высказался историк В.Н. Бочков.6 Историк К.А. Булдаков, поддержав идею о возвращении Сусанинской площади, написал, что этим “восстанавливается старое название и увековечивается имя нашего земляка, патриота земли Русской Ивана Сусанина”.7 Мантуровский краевед А.В. Громов ответил: “Много говорит о нашем прошлом имя Ивана Сусанина, поэтому, думаю, будет правильным восстановление его имени для центральной площади Костромы”.8

Власти в данном случае оказались в довольно непростом положении: с одной стороны, Сусанин – великий патриот земли русской и знаменитый земляк, с другой, как посягнуть на “святое” – на Революцию? В мае 1991 года в ответ на предложение Фонда культуры о возвращении нескольких исторических названий Костромы, в том числе Сусанинской площади, исполком городского Совета народных депутатов решил: “Переименование площади Революции <…> считать нецелесообразным”.9 Однако ситуация в стране менялась стремительно. 24 августа 1991 года на общегородском митинге по случаю ГКЧП была принята резолюция, один из пунктов которой гласил: “…возвратить главной городской площади её подлинное название – Сусанинская”.10

Но прошло ещё более полугода, пока 17 апреля 1992 года глава администрации Костромы Б.К. Коробов подписал постановление о возвращении центральной площади города её дореволюционного названия – Сусанинская площадь 11 (как мы помним, с переименования в сентябре 1918 года Сусанинской площади начался процесс массового уничтожения исторических названий в костромском крае; символично, что процесс их возвращения вновь начался именно с этой площади).

Как мы помним, в 1928 году гранитная колонна от сусанинского монумента была закопана на сквере в центре бывшей Сусанинской площади, благодаря чему она и уцелела, когда через несколько лет приступили к уничтожению постамента памятника. В конце 1929 года один из читателей “Северной правды” предлагал извлечь её из земли и “использовать на жернова”, однако к его предложению не прислушались, а вскоре о колонне забыли.

В конце пятидесятых годов при проведении в сквере земляных работ “похороненная” там колонна была обнаружена, извлечена из земли, около месяца пролежала в сквере, а затем была увезена и брошена на тогдашней окраине города – в конце улицы Свердлова. Там она пролежала 30 лет.

С конца 80-х годов в костромской прессе стали много писать о судьбе монумента В.И. Демут-Малиновского, а затем – вслед за призывами о возвращении Сусанинской площади – раздались и первые голоса о необходимости воссоздания памятника – одного из символов былой Костромы. И это логично: площадь и памятник на ней связаны неразрывно – вместе они появились в XIX веке, вместе и погибли накануне I-й годовщины Октябрьской революции. Тогда же – в конце 80-х годов – по распоряжению городских властей колонна была перевезена на территорию одной из организаций Костромы, где в ожидании лучших времён она находится и поныне.

Не подлежит сомнению, что вслед за названием площади будет восстановлен и старый сусанинский монумент на ней, как восстановил бы град Петра Медного всадника, а Москва – памятник Минину и Пожарскому, будь они тоже разрушены в годы революции. Совсем не случайно то, что старый сусанинский памятник стал официальной эмблемой историко-художественного фестиваля “Вехи”, проведённного в 1993 году в связи с 380-летием династии Романовых.

Историко-художественный фестиваль “Вехи”, эмблемой которого явилось изображение старого сусанинского монумента, стал важным шагом по возвращению к нашей подлинной истории и освобождению от представлений, что она началась лишь в 1917 году.

На фестиваль в Кострому прибыли представители Российского Императорского Дома во главе с великой княгиней Марией Владимировной. Участников фестиваля приветствовал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II: “В нынешнее сложное для нашего Отечества время обращение к событиям 1613 года, открывшим новый период бытия Российского государства, может служить для всех нас напоминанием о том, что только всенародное обращение к тысячелетним духовным устоям жизни России и русского общества, к животворящему источнику православной веры и церковной мудрости сможет положить основание подлинному обновлению нашей Родины”.12

“Вехи” начались утром 28 мая панихидой по погибшим членам императорской фамилии, отслуженной в Ипатьевском монастыре епископом Костромским и Галичским Александром, на которой присутствовали первые лица области и города – губернатор В.П. Арбузов и глава администрации Костромы Б.К. Коробов, много сил отдавший организации “Вех”. Насыщенейший событиями фестиваль, впервые с 1913 года посвящённый юбилею романовской династии, продолжался до 6 июня. В один из его дней глава Российского Императорского Дома великая княгиня Мария Владимировна, её мать – великая княгиня Леонида Георгиевна и её сын – наследник Императорского Дома двенадцатилетний великий князь Георгий Михайлович посетили сусанинские места. Великокняжеская семья побывала в Домнине, у часовни в Деревеньках и у памятного камня в Анфёрове. Заметим, что это было первое посещение представителями династии Романовых домнинской округи после 1619 года.13

Высшей точкой праздника стала, конечно, показанная 30 мая в Ипатьевском монастыре Большим театром опера М.И.Глинки “Жизнь за царя”, всего лишь три года назад возвращённая на отечественную сцену. “Российская газета” писала о спектакле: “В ограде Ипатьевского монастыря <…> костромичи услышали своего соотечественника Ивана Сусанина. Услышали в одной из самых пронзительных национальных опер. <…> Могучие стены, столько видевшие, столько истории вобравшие в себя, словно разряжались мощной художественной отдачей. Вековое молчание было нарушено. Тысячи собравшихся (многие простояли весь спектакль, не сетуя на отсутствие театральной комфортности) слушали музыку с редкой сосредоточенностью и самозабвением”.14

Завершилась опера, как и спектакль, прошедший здесь же в 1988 году, перезвоном колоколов монастырской звонницы, но какая разница между двумя юбилеями, разделёнными всего лишь пятью годами. Тогда – достаточно скромная постановка Горьковским театром советской редакции оперы, сейчас – подлинный шедевр Глинки, показанный Большим театром, * в присутствии наследников царской династии, в монастыре, уже вставшем на путь возрождения в нём духовной жизни.